я всегда думаю перед тем, как совершить глупость. иногда по несколько раз. порой это так меня вдохновляет, что я совершаю две глупости. (с)
Собсно благодаря Тэльке нашла автора под названием Изюбрь
Стихи
каждый день, каждый год обязательно кто-то умрет
то в миру, то в ЖЖ, то в каком-нибудь метапространстве.
обернешься на миг, чтоб сказать торопливое "здравствуй",
а кому говоришь - уже смотрит навеки вперед.
каждый день, каждый год обязательно кто-то устал,
и ушел, как весенние льдины по синему руслу,
как ползет седина по косе по песчаной, по русой,
как разбитые камни ложатся могилой у скал.
каждый день, каждый час, но не делай такого лица,
кто же знает - быть может, мы будем молить о таком же -
прикурить напоследок, запить - чтоб морозец по коже,
прошептать: "Боже, как всё доста..." и упасть у крыльца
1.
Я обрастаю вещами, фруктами и овощами. Хлебом, подушками, сором, утром, халатиком сонным.
Я обрастаю нейлоном, ватой, тафтой, поролоном, ситцем, атласом и шелком, лучиком тонким сквозь щелку.
Я обрастаю, врастаю птицей в осеннюю стаю, зябликом в зимней поземке, пылью под летним поселком.
Старшей сестрицей бесстыжей, зябкой прохладой на коже, я вырастаю, но ты же мной обрастаешь, похоже.
Я вырастаю, послушай, там, где репейник не скошен. Грубою дудкой пастушьей, горстью незрелых горошин.
Дудкой простой, камышовой, липа, пырей, подорожник. Камешком - самым дешевым, зеркальцем, что подороже.
2.
Дедка скоблил по амбарам, бабка скребла по сусекам. Пекся в испарине банной хлеб из осоки и сейки.
Бабку покинула репка, бабку покинула рыбка. Вроде всё было так крепко, а оказалось - так зыбко.
Дедку оставила бабка, чтобы ей не было зябко, вот и сидят у корыта, дверь у них вечно открыта.
Летом и в зимнюю пору нет у них в доме запоров, всё, что хотите, крадите, только скорей приходите.
Чисто у бабки и тесно, кончилось белое тесто, только на донышке соли - знать, не рассыплется к ссоре.
Солнце над домиком жалит, снова не быть урожаю, свет на востоке рыжеет, скоро и внучку поженят.
Ей бы такого, как дедка, были б и шмотки, и детки. Мыла бы спинки и пятки, всё б у них было в порядке.
Муж у нее со щеками, плохо у нас с мужиками. Ладно, пусть любит такого, может, и выйдет толково.
3.
Внучка сидит на докладе, пальцы у ней в шоколаде. Нервы у внучки ни к черту, ходит и плачет о чем-то.
Думает: "Бабка скучает". Думает: "Дедка в печали". Снег на крылечке растает. Думает: "Я обрастаю".
Я прорастаю сквозь залежь, бабушка, надо мне замуж. Надо мне деток и мужа, только похуже, похуже.
Толстого, злого, заику, в тундру, в землянку, заимку. Жил бы борзыми щенками, тряс бы большими щеками,
Лапал бы девок за ляжки, горькую пил бы из фляжки, звал бы корявой кобылой - я бы тебя позабыла.
Слишком любимого жалко, с ним мне и горько и жарко. Слишком он ясен и статен, я не хочу прорастать им.
Только лишь вечером чистым сердце ладонями стиснет - свиться бы нам, золотистым, мне бы насквозь прорасти с ним.
4.
Бабка сидит у корыта, небо под нею прорыто будто огромной лопатой. Внучка сидела за партой.
Сколько училась, училась - и ничего не случилось. Столько закончила классов, столько ходило народу.
Мальчик ее златовласый тоже стал седобородым.
5.
Радуга клеится липко к лесу - от ели до ели. Господи, думает рыбка, как же мне все надоели.
Нас написали без черновика.
И, канцелярский мир не обанкротив,
поставили на полку вниз торцом.
Вот так всегда - влюбиться на века,
а разлюбить в четверг, в кафе напротив,
до капуччино, после голубцов,
как раз решая - попросить ли счёт
Или, быть может, посидеть еще.
Приходится вставать из-за стола.
Сквозь небо просочился желтый сок,
пропитанный дождём или туманом.
Холодная осенняя смола,
с волос стекая, трогает висок.
как, помню, в детстве говорила мама:
Испытанное средство от бессонниц -
Кусочек хлеба с маслом, с крупной солью.
Исчезли те, с кем раньше у меня
не то чтобы душа сливалась в хоре,
не то чтобы сердца стучали в такт,
но те, кого не нужно догонять,
кого не нужно дожидаться в холле,
а с кем шагаешь рядом просто так.
Да, дело не в созвучии сердец,
но просто не с кем рядом посидеть.
Да, я и впрямь хочу всё время спать.
Присыпал дождь глаза солёной крошкой,
а солнце соком смазало слова.
Спасибо, мама. Проданы места,
у каждого своя суперобложка,
и в оглавленьи главная глава.
У всех своя особенная стать.
Нам есть, где встать. Нам можно просто спать.
На полках книги жмутся всё тесней -
так люди на трамвайной остановке
смущенно дышат в чей-то капюшон.
Он пахнет псиной, словно мокрый снег,
свечой, слезой, соломенной циновкой,
швом, шорохом, простым карандашом.
Лови свой шанс, точнее свой трамвай.
А книги не спасти - не открывай.
Не открывай, не спрашивай: "Кто там?"
Аминь, своя страница ближе к тексту,
когда твой том стоит на перекрёстке - он непременно будет разорён.
Пройдется ветер по твоим листам,
Растащит на цитаты без контекста.
Огонь придёт - весь город будто в блёстках твоим последним светом озарён.
Потащит по ногам, по мокрой жиже,
Взовьется пеплом всё, что хочет вверх.
Вот так всегда - не знать любви полжизни,
А полюбить - как водится - в четверг.
И снова осень, палая листва
в прорехах синевы плохого ситца,
троллейбус так бесхитростно косится
и уезжает. Что ж, шана това.
Иди, иди сквозь ветер, сквозь толпу,
Шана това и яблоки с корицей.
И возраст поднимается за тридцать,
почти как ртуть по ртутному столбу.
Иди, иди сквозь прелую листву
сквозь новый год к чужому рождеству.
И снова новый год, мороз и тьма,
шампанское, простуда, мандарины,
что я тебе сегодня подарила?
наверно, то, что не люблю сама
Рождайся, мальчик, для тебя в хлеву
я подстелила жухлую соломку,
а за столом всё падает солонка,
мне тридцать три, а я пока живу
иди, иди сквозь ледяную муть,
езжай, рогатый, надо отдохнуть.
придёт весна, китайский новый год -
пора поддельных елочных игрушек
мой домик ледяной опять разрушен,
а заяц в лубяном всё время пьет,
пьет горькую - от сердца, говорят.
Иди, иди сквозь звонкий звукоряд,
а где-то вдалеке кричат: "По коням!"
Езжай, троллейбус, на метро спокойней.
Езжай в свой парк, на родину свою,
Свали, свались на койку - на свою ли?
Езжай сквозь свет, сквозь дырку в букве ю,
Прожженную в июне и в июле,
Запутайся колёсами в траве
Застрянь рогами в августовском "в",
На градуснике, как и в голове,
Который раз всё те же тридцать с лишним.
Я к вам звоню. Чего же боль... как слышно?
И снова осень, лиственный занос
бессмысленно и жалобно клубится.
когда три года некуда влюбиться -
не списывай на метеопрогноз.
Аля Кудряшева
Стихи
каждый день, каждый год обязательно кто-то умрет
то в миру, то в ЖЖ, то в каком-нибудь метапространстве.
обернешься на миг, чтоб сказать торопливое "здравствуй",
а кому говоришь - уже смотрит навеки вперед.
каждый день, каждый год обязательно кто-то устал,
и ушел, как весенние льдины по синему руслу,
как ползет седина по косе по песчаной, по русой,
как разбитые камни ложатся могилой у скал.
каждый день, каждый час, но не делай такого лица,
кто же знает - быть может, мы будем молить о таком же -
прикурить напоследок, запить - чтоб морозец по коже,
прошептать: "Боже, как всё доста..." и упасть у крыльца
1.
Я обрастаю вещами, фруктами и овощами. Хлебом, подушками, сором, утром, халатиком сонным.
Я обрастаю нейлоном, ватой, тафтой, поролоном, ситцем, атласом и шелком, лучиком тонким сквозь щелку.
Я обрастаю, врастаю птицей в осеннюю стаю, зябликом в зимней поземке, пылью под летним поселком.
Старшей сестрицей бесстыжей, зябкой прохладой на коже, я вырастаю, но ты же мной обрастаешь, похоже.
Я вырастаю, послушай, там, где репейник не скошен. Грубою дудкой пастушьей, горстью незрелых горошин.
Дудкой простой, камышовой, липа, пырей, подорожник. Камешком - самым дешевым, зеркальцем, что подороже.
2.
Дедка скоблил по амбарам, бабка скребла по сусекам. Пекся в испарине банной хлеб из осоки и сейки.
Бабку покинула репка, бабку покинула рыбка. Вроде всё было так крепко, а оказалось - так зыбко.
Дедку оставила бабка, чтобы ей не было зябко, вот и сидят у корыта, дверь у них вечно открыта.
Летом и в зимнюю пору нет у них в доме запоров, всё, что хотите, крадите, только скорей приходите.
Чисто у бабки и тесно, кончилось белое тесто, только на донышке соли - знать, не рассыплется к ссоре.
Солнце над домиком жалит, снова не быть урожаю, свет на востоке рыжеет, скоро и внучку поженят.
Ей бы такого, как дедка, были б и шмотки, и детки. Мыла бы спинки и пятки, всё б у них было в порядке.
Муж у нее со щеками, плохо у нас с мужиками. Ладно, пусть любит такого, может, и выйдет толково.
3.
Внучка сидит на докладе, пальцы у ней в шоколаде. Нервы у внучки ни к черту, ходит и плачет о чем-то.
Думает: "Бабка скучает". Думает: "Дедка в печали". Снег на крылечке растает. Думает: "Я обрастаю".
Я прорастаю сквозь залежь, бабушка, надо мне замуж. Надо мне деток и мужа, только похуже, похуже.
Толстого, злого, заику, в тундру, в землянку, заимку. Жил бы борзыми щенками, тряс бы большими щеками,
Лапал бы девок за ляжки, горькую пил бы из фляжки, звал бы корявой кобылой - я бы тебя позабыла.
Слишком любимого жалко, с ним мне и горько и жарко. Слишком он ясен и статен, я не хочу прорастать им.
Только лишь вечером чистым сердце ладонями стиснет - свиться бы нам, золотистым, мне бы насквозь прорасти с ним.
4.
Бабка сидит у корыта, небо под нею прорыто будто огромной лопатой. Внучка сидела за партой.
Сколько училась, училась - и ничего не случилось. Столько закончила классов, столько ходило народу.
Мальчик ее златовласый тоже стал седобородым.
5.
Радуга клеится липко к лесу - от ели до ели. Господи, думает рыбка, как же мне все надоели.
Нас написали без черновика.
И, канцелярский мир не обанкротив,
поставили на полку вниз торцом.
Вот так всегда - влюбиться на века,
а разлюбить в четверг, в кафе напротив,
до капуччино, после голубцов,
как раз решая - попросить ли счёт
Или, быть может, посидеть еще.
Приходится вставать из-за стола.
Сквозь небо просочился желтый сок,
пропитанный дождём или туманом.
Холодная осенняя смола,
с волос стекая, трогает висок.
как, помню, в детстве говорила мама:
Испытанное средство от бессонниц -
Кусочек хлеба с маслом, с крупной солью.
Исчезли те, с кем раньше у меня
не то чтобы душа сливалась в хоре,
не то чтобы сердца стучали в такт,
но те, кого не нужно догонять,
кого не нужно дожидаться в холле,
а с кем шагаешь рядом просто так.
Да, дело не в созвучии сердец,
но просто не с кем рядом посидеть.
Да, я и впрямь хочу всё время спать.
Присыпал дождь глаза солёной крошкой,
а солнце соком смазало слова.
Спасибо, мама. Проданы места,
у каждого своя суперобложка,
и в оглавленьи главная глава.
У всех своя особенная стать.
Нам есть, где встать. Нам можно просто спать.
На полках книги жмутся всё тесней -
так люди на трамвайной остановке
смущенно дышат в чей-то капюшон.
Он пахнет псиной, словно мокрый снег,
свечой, слезой, соломенной циновкой,
швом, шорохом, простым карандашом.
Лови свой шанс, точнее свой трамвай.
А книги не спасти - не открывай.
Не открывай, не спрашивай: "Кто там?"
Аминь, своя страница ближе к тексту,
когда твой том стоит на перекрёстке - он непременно будет разорён.
Пройдется ветер по твоим листам,
Растащит на цитаты без контекста.
Огонь придёт - весь город будто в блёстках твоим последним светом озарён.
Потащит по ногам, по мокрой жиже,
Взовьется пеплом всё, что хочет вверх.
Вот так всегда - не знать любви полжизни,
А полюбить - как водится - в четверг.
И снова осень, палая листва
в прорехах синевы плохого ситца,
троллейбус так бесхитростно косится
и уезжает. Что ж, шана това.
Иди, иди сквозь ветер, сквозь толпу,
Шана това и яблоки с корицей.
И возраст поднимается за тридцать,
почти как ртуть по ртутному столбу.
Иди, иди сквозь прелую листву
сквозь новый год к чужому рождеству.
И снова новый год, мороз и тьма,
шампанское, простуда, мандарины,
что я тебе сегодня подарила?
наверно, то, что не люблю сама
Рождайся, мальчик, для тебя в хлеву
я подстелила жухлую соломку,
а за столом всё падает солонка,
мне тридцать три, а я пока живу
иди, иди сквозь ледяную муть,
езжай, рогатый, надо отдохнуть.
придёт весна, китайский новый год -
пора поддельных елочных игрушек
мой домик ледяной опять разрушен,
а заяц в лубяном всё время пьет,
пьет горькую - от сердца, говорят.
Иди, иди сквозь звонкий звукоряд,
а где-то вдалеке кричат: "По коням!"
Езжай, троллейбус, на метро спокойней.
Езжай в свой парк, на родину свою,
Свали, свались на койку - на свою ли?
Езжай сквозь свет, сквозь дырку в букве ю,
Прожженную в июне и в июле,
Запутайся колёсами в траве
Застрянь рогами в августовском "в",
На градуснике, как и в голове,
Который раз всё те же тридцать с лишним.
Я к вам звоню. Чего же боль... как слышно?
И снова осень, лиственный занос
бессмысленно и жалобно клубится.
когда три года некуда влюбиться -
не списывай на метеопрогноз.
Аля Кудряшева
-
-
23.07.2010 в 00:19Вот тогда одна из моих любимейших у нее вещей, когда-то обошедшая весь инет, я ее даже наизусть выучила, хотя сейчас вряд ли вспомню без запинки. :-)
Мама на даче, ключ на столе, завтрак можно не делать. Скоро каникулы, восемь лет, в августе будет девять. В августе девять, семь на часах, небо легко и плоско, солнце оставило в волосах выцветшие полоски. Сонный обрывок в ладонь зажать, и упустить сквозь пальцы. Витька с десятого этажа снова зовет купаться. Надо спешить со всех ног и глаз - вдруг убегут, оставят. Витька закончил четвертый класс - то есть почти что старый. Шорты с футболкой - простой наряд, яблоко взять на полдник. Витька научит меня нырять, он обещал, я помню. К речке дорога исхожена, выжжена и привычна. Пыльные ноги похожи на мамины рукавички. Нынче такая у нас жара - листья совсем как тряпки. Может быть, будем потом играть, я попрошу, чтоб в прятки. Витька - он добрый, один в один мальчик из Жюля Верна. Я попрошу, чтобы мне водить, мне разрешат, наверно. Вечер начнется, должно стемнеть. День до конца недели. Я поворачиваюсь к стене. Сто, девяносто девять.
Мама на даче. Велосипед. Завтра сдавать экзамен. Солнце облизывает конспект ласковыми глазами. Утро встречать и всю ночь сидеть, ждать наступленья лета. В августе буду уже студент, нынче - ни то, ни это. Хлеб получерствый и сыр с ножа, завтрак со сна невкусен. Витька с десятого этажа нынче на третьем курсе. Знает всех умных профессоров, пишет программы в фирме. Худ, ироничен и чернобров, прямо герой из фильма. Пишет записки моей сестре, дарит цветы с получки, только вот плаваю я быстрей и сочиняю лучше. Просто сестренка светла лицом, я тяжелей и злее, мы забираемся на крыльцо и запускаем змея. Вроде они уезжают в ночь, я провожу на поезд. Речка шуршит, шелестит у ног, нынче она по пояс. Семьдесят восемь, семьдесят семь, плачу спиной к составу. Пусть они прячутся, ну их всех, я их искать не стану.
Мама на даче. Башка гудит. Сонное недеянье. Кошка устроилась на груди, солнце на одеяле. Чашки, ладошки и свитера, кофе, молю, сварите. Кто-нибудь видел меня вчера? Лучше не говорите. Пусть это будет большой секрет маленького разврата, каждый был пьян, невесом, согрет, теплым дыханьем брата, горло охрипло от болтовни, пепел летел с балкона, все друг при друге - и все одни, живы и непокорны. Если мы скинемся по рублю, завтрак придет в наш домик, Господи, как я вас всех люблю, радуга на ладонях. Улица в солнечных кружевах, Витька, помой тарелки. Можно валяться и оживать. Можно пойти на реку. Я вас поймаю и покорю, стричься заставлю, бриться. Носом в изломанную кору. Тридцать четыре, тридцать...
Мама на фотке. Ключи в замке. Восемь часов до лета. Солнце на стенах, на рюкзаке, в стареньких сандалетах. Сонными лапами через сквер, и никуда не деться. Витька в Америке. Я в Москве. Речка в далеком детстве. Яблоко съелось, ушел состав, где-нибудь едет в Ниццу, я начинаю считать со ста, жизнь моя - с единицы. Боремся, плачем с ней в унисон, клоуны на арене. "Двадцать один", - бормочу сквозь сон. "Сорок", - смеется время. Сорок - и первая седина, сорок один - в больницу. Двадцать один - я живу одна, двадцать: глаза-бойницы, ноги в царапинах, бес в ребре, мысли бегут вприсядку, кто-нибудь ждет меня во дворе, кто-нибудь - на десятом. Десять - кончаю четвертый класс, завтрак можно не делать. Надо спешить со всех ног и глаз. В августе будет девять. Восемь - на шее ключи таскать, в солнечном таять гимне...
Три. Два. Один. Я иду искать. Господи, помоги мне.
А еще я ей фенечку подарила. :-)
-
-
23.07.2010 в 00:44Не знала, нашла случайно одну вещь, когда про Кая и Герду искала. А потом у тебя подглядела.
А где ты ее видела?)
-
-
23.07.2010 в 01:12